Однажды тот, кто, так сказать,
На сказки тратит пыл,
Забыл, наверное, сказать,
Что я, мол, жил да был.
[...]
Пусть я барон не наяву,
А в сказке или сне,
Но я живу, но я живу,
Я очень дорог мне!
(С) Тайна Снежной Королевы

Глава 1. Отрок

Разве мог он всего год назад представить себе, что его жизнь совершит столь резкий поворот?

Молодой человек позволил себе принять свободную позу и протянул ноги к только что разожженному очагу. Пока лорд не вернулся - можно.
Лорд…
Джильбертус Гонт родился в Корнуолле пятнадцать лет назад в магической семье, генеалогическое древо которой уходило корнями в такую глубокую старину, что ему потребовалось немало времени, чтобы запомнить всех своих предков. И все равно он время от времени забывал то одного, то другого. Глупо день за днем зубрить имена прошлого - было бы глупо, если бы это не являлось единственным, что ему оставалось.
Ибо Джильбертус убил бы любого, кто посмел бы ему сказать, что он не сможет купить Лондон со всеми его потрохами, но наедине с самим собой врать бесполезно: его семья была нищей. Родовитой, но нищей. Отец Джильбертуса умер давно - он так и не увидел своего младшего сына - и не оставил ничего, кроме долгов.
Когда Джильбертусу исполнилось четырнадцать лет, вопрос о его будущем встал ребром. В Корнуолле юношу ничего не ждало: его происхождение было слишком высоким для службы, и это знали все. Все знатные магические семьи в стране не только знают друг друга в лицо, но в большинстве своем являются родственниками. Ударив в грязь лицом один-единственный раз, не стоило более рассчитывать ни на что.
Попытать же счастья вне Корнуолла у него не было ни малейшего шанса. Его матери нечем платить за обучение - да что там, не имелось даже коня, чтобы отправиться в путь.
Пристанищем для таких, как он, бедных, но честолюбивых молодых людей, обычно бывала столица - в то время, когда Корнуолл стал частью Британии, это, конечно же, Лондон. Но в Лондоне вот уже не одно десятилетие хозяйничали норманны, и нищему корнуольцу там также вряд ли найдется место.
Эти мысли терзали юношу. Смирение никогда не было присуще его душе, скорее, он оказался излишне подвержен демону честолюбия. Жизнь в запустении вызывала у него омерзение. А глядя на прекрасную, но слишком рано постаревшую мать, и младшего брата, которому Джильбертус должен был заменить отца, он испытывал боль. Он был их надеждой - но даже для себя не мог ничего сделать. От него просто ничего не зависело.

Тот день оказался "его днем". Джильбертус так и не узнал, зачем появился в их доме тот человек: у матери спросить не успел, а у него… юноша не посчитал возможным задавать ему подобные вопросы. Но он прекрасно помнил тот разговор.
Лорд Слизерин поймал молодого человека в дальнем конце двора полуразрушенного замка Гонтов. Поймал в буквальном смысле - схватив за руку и крепко сжав ее своими ледяными пальцами. Он был выше четырнадцатилетнего отрока, хоть и ненамного, и смотрел свысока. На мгновение юноша почувствовал себя оскорбленным: его рассматривали, будто товар, выставленный на продажу.
Как оказалось, Джильбертус не ошибся в своей первой оценке. Его действительно собрались покупать.

Жиль немного сменил позу, ненадолго отвлекшись от своих мыслей. Прислушался - но все было тихо. Лорд еще не вернулся домой, и юноша вновь обратился к воспоминаниям.
Да, ему предложили неплохую цену. И - положение, достойное его происхождения. Для магглов Джильбертус Гонт должен был стать оруженосцем лорда Слизерина. А за исполнение обязанностей не только красивого мальчика возле господина, была обещана благодарность, которая не замедлит себя ждать.
Молодой человек не смог сдержать вздоха. Да уж, с ним были откровенны. В коротких, емких фразах ему объяснили, что именно от него желают получить. В тот самый первый момент его лицо вспыхнуло, выдавая секундное смущение, и губы лорда насмешливо скривились.
В это мгновение ему вспомнилась мать. Дочь и жена аристократов, чистейшая кровь - она не стыдилась грязной работы, если никто не мог ее за ней увидеть. Глядя на нее, юный Гонт понял одну из первых истин в своей жизни: грязь - это то, что существует лишь в глазах людей. В том, чего люди не видели, они никогда не смогут тебя обвинить - просто не узнают. А значит, вопрос состоит лишь в том, нужно это тебе самому или нет.
Джильбертусу было нужно. Ему нужны были деньги, покровительство - и Лондон.
И он согласился. Он не знал, поняла ли мать, в качестве кого увозит ее сына сиятельный господин. Жиль думал - и от души надеялся - что нет. Не потому, что ему было стыдно перед ней, а просто он считал, что решение в этом вопросе принадлежало только ему, и лишь его личное мнение здесь играло роль. Несомненно, он будет рад, если сможет помочь своей семье - но молодой человек не сомневался, что бы пошел на этот шаг и если бы у него не было ни матери, ни брата.

Лорд Слизерин выполнил свою часть договора в полной мере. Джильбертус как бы невзначай погладил густой мех, которым был отделан его плащ. Вся одежда юноши теперь была новой и красивой. Он ел столько, сколько раньше ему никогда не доводилось съесть и получал радостные письма от матери, благодарной за высылаемые им деньги.
Джильбертус надеялся, что и он старался не хуже. По крайней мере, он не услышал ни одного недовольного слова - а лорд Слизерин не являлся тем человеком, который будет молчать, если что-либо его не устраивает.
И все же душа молодого человека в последнее время не могла найти покоя. Если б он был магглом, было бы глупо мечтать о большем. Но в его жилах текла кровь куда более высокого качества.
Лорд Слизерин был волшебником, и волшебником, несомненно, могущественным. Джильбертус знал, что где-то в доме притаилась его лаборатория, но за весь год его так и не пустили в святая святых. Юноша испытывал острейшее любопытство, ему так хотелось хоть одним глазком взглянуть на то, чем занимается его господин, когда откладывает дела политические. Однако любопытство удавалось сдерживать в узде. Как бы душа юного Гонта не тянулась к познанию тайн, он бы ни за что не поставил ради них на кон свое благополучие. И все-таки молодого человека не оставляла надежда, что однажды мастер сочтет его достойным.
Острый слух Жиля уловил негромкие шаги. Немедленно юноша соскользнул с кресла и моментально оказался возле окна. В следующее мгновение дверь распахнулась, и Салазар Слизерин вошел в свои апартаменты.
Молодой человек склонился в почтительном поклоне. Лорд, не глядя на него, бросил на ближайшую скамью свой плащ и тяжело опустился в только что покинутое кресло. Джильбертус молча ожидал, соизволит ли Слизерин обратить на него внимание. Возможно, посидев немного, господин поманит его к себе; или уйдет в спальню, не удостоив взглядом. Тогда юноше тоже можно будет отправиться на покой. А может, лорд займется делами, не сказав ни слова, и тогда Жиль будет стоять тут до утра. Молодой человек предпочел бы первый вариант - ему очень хотелось спать - но, разумеется, его мнения никто не спрашивал.
Джильбертус ждал, опустив взгляд в пол, сквозь полуопущенные ресницы то и дело поглядывая на лорда - не подаст ли какого-нибудь знака. И неожиданно дождался: господин медленно приподнял руку и махнул, подзывая к себе. Юный оруженосец немедленно приблизился и склонился в почтительном поклоне.
- Сядь, - голос лорда Слизерина прозвучал негромко и устало. Жиль послушно придвинул к себе невысокий табурет и опустился на него, глядя на господина снизу вверх.
- Я должен буду уехать по делам. Как думаешь, тебе по плечу будет управиться с домом?
Душу молодого человека охватила минутная радость: выпадал шанс показать себя с хорошей стороны! Постараться - и быть может лорд взглянет на него не только как на мальчика для постельных утех.
- Разумеется, сэр, - голос Жиля прозвучал спокойно и ровно, как и положено голосу уверенного в себе человека. - Я могу спросить, насколько долгим будет ваш отъезд?
- До Корнуолла и обратно, - мрачно отозвался Слизерин. - Вряд ли я задержусь на более долгий срок.
Сердце пропустило удар, и юноша почувствовал, что разрывается надвое. Честолюбивые планы не покинули его, но в тот момент Джильбертусу вдруг мучительно захотелось побывать в родных местах.
- Раз вы едете в Корнуолл, - осторожно произнес молодой человек, - возможно, я оказался бы вам полезнее там?
- Нет, - сказал, как отрезал его господин. - Я не буду сворачивать со своего пути, ибо меня ждет печальная обязанность.
Он взмахнул правой рукой, и Джильбертус разглядел, что она сжимает, сминая, лист пергамента.
- Я уезжаю, чтобы вступить в права наследования после кончины моего отца.
Это все объясняло. Разумеется, присутствие "оруженосца" в такой ситуации было, мягко говоря, неуместным. Даже учитывая то, что в доме никто понятия не имел, какие еще у Джильбертуса обязанности при его лорде, есть материи, для которых не существует иллюзий. Юноше оставалось лишь покорно склонить голову.

* * *

Время пролетало незаметно. Слуги еще год назад поняли, что послаблений от юного оруженосца ждать не приходится, и исполняли свои обязанности так же, как и при лорде Слизерине: быстро, аккуратно и незаметно. Сам Джильбертус использовал неожиданно подвернувшуюся свободу, чтобы вплотную заняться библиотекой своего господина.
На самом деле он не знал, можно ли ему пользоваться библиотекой - Салазар Слизерин по этому поводу никаких указаний не давал. Джильбертус же рассудил: то, что не запрещено - то разрешено. По крайней мере до тех пор, пока его не схватят за руку, но этого юноша не собирался допускать.
Впрочем, возможно, лорд просто не думал, что его "оруженосец" сможет разобрать написанное. Большинство книг содержали латинские тексты, а Джильбертусу была знакома лишь вульгарная латынь, да и та поверхностно. Зато в библиотеке хранилось несколько французских книг, а этот язык юноша, часто бывая со своим господином при дворе, уже научится понимать. Продираться сквозь дебри чужого языка было непросто, однако Джильбертус понимал, что в качестве постельного мальчика он может надоесть лорду Слизерину в любой момент - а будущее надо строить. При дворе говорили исключительно по-французски, и если он не хотел остаться немым, надо было учиться понимать чужеземную речь. Собственно, там же при дворе и сократили его имя - впервые. Джильбертус никому раньше не позволял подобного: "Берт" звучало маггловски-простонародно, а "Джил" слишком смахивало на девчачье. Норманны обошлись с его именем по-своему, сократив и сделав более удобным для использования.
К большому разочарованию юноши, те книги, что ему удалось прочитать, не содержали никаких магических сведений. Разумеется, слуги были неграмотными, однако лорд Слизерин предпочитал не рисковать и, по-видимому, хранил волшебные трактаты в каком-то другом месте, неизвестном Жилю.

Салазар Слизерин ворвался в свои покои стремительной походкой. Его поездка уложилась поистине в рекордные сроки - в Лондоне его ждало слишком много дел.
А может, быстрой ездой он старался заглушить притаившуюся в душе пустоту.
Салазар был последним в своем роду. Поздний, долгожданный ребенок - он стал единственным. Детство и отрочество хрупкого болезненного мальчика проходило между почти фанатичной заботой матери и твердой рукой отца, понимавшего, что другого наследника у него не будет. Салазар привык чувствовать себя уникальным, необходимым, значительным - и при этом всегда помнил, что он стоит на краю, как собственной жизни, так и в цепочке рода.
Он ехал на похороны отца, но приехав, обнаружил, что мать ненадолго пережила своего супруга. Стоя над двумя свежими могилами сорокалетний мужчина осознал, что кроме дальней, седьмая вода на киселе, родни у него никого нет.
И потому он так стремительно покинул родовой замок, едва закончился обряд посвящения. Дом легко признал господином человека, чье рождение и детство он видел, и Салазар умчался обратно, в Лондон.
По пути он настолько погрузился в собственные мысли, что не послал оповещения о своем прибытии, и потому лондонский дом встретил его хоть и в идеальном порядке, но значительно удивленным. Господские покои были пусты и холодны.
Захлопнув двери перед носами слуг, Слизерин разжег огонь в каминах мановением волшебной палочки. Джильбертус тоже отсутствовал, но это, пожалуй, к лучшему - не до мальчишки сейчас.
Больше всего Салазару хотелось сейчас рухнуть на кровать. Даже обидно: он, всегда такой гибкий, теперь едва мог разогнуться. Нет, маггловские кареты точно когда-нибудь его вгонят в гроб… С другой стороны - положение обязывает…
Нетерпеливый взмах палочкой, и небольшая часть стены отъехала в сторону, открывая нишу, заставленную разнообразными пузырьками и баночками. Салазар взял самую крайнюю, плоскую банку и аккуратно вернул фрагмент стены на место. Даже сквозь плотно закрученную крышку чувствовалось, как от банки исходит терпкий резкий запах.
Слизерин скинул плащ, верхнюю рубаху и, стараясь совершать как можно меньше движений и без того ноющими плечами, распутывал завязки нижней рубашки, когда в дверь негромко постучали. Салазар буркнул нечто нечленораздельное и посетитель, видимо, счел это за предложение входить. Дверь приоткрылась, и в спальню лорда проскользнул Джильбертус.
- Я прошу прощения, что не встретил вас… - начал было он, однако Слизерин прервал его.
Салазар терпеть не мог выказывать перед окружающими слабость, но в данный момент имела место проблема. Обычно он накладывал лечебную мазь сам, с помощью волшебной палочки. К сожалению, любому, кто занимался зельями, было прекрасно известно: непосредственное влияние магии ослабляет зелье. К тому же неудобно работать палочкой, когда спину сводит так, что и руку-то лишний раз не хочется поднимать.
Что ж, в таком случае, мальчик пришел вовремя. Салазар указал ему на баночку.
- Вотрешь мне содержимое в спину. Только осторожно.
Он лег, уже не видя, как юноша послушно склонился в поклоне, после чего аккуратно взял в руки небольшую банку. Резкий, горьковатый запах ударил Жилю в нос, едва он снял крышку. Интересно, из чего сделана эта бледно-зеленая легкая, почти воздушная на вид мазь?
Джильбертус присел рядом со своим господином и, зачерпнув мази, осторожно провел вдоль худой спины с отчетливо выступающим позвоночником. Этот жест внезапно показался юноше на удивление интимным, особенно когда он ощутил, как тело под его руками едва заметно вздрогнуло. Лорд Салазар никогда не касался его больше, чем это было необходимо - даже во время ночных ласк, и сам не ждал от Жиля нежных прикосновений. А ведь Джильбертус, едва прошла боль первых вторжений и шок от непривычности действий, начал получать удовольствие и был бы только рад продемонстрировать свои чувства.
Сейчас ему представился шанс сделать то, чего ему уже давно хотелось, и при этом принести пользу. Спина под ладонями Жиля была напряженной, как бы сведенной судорогой. Юноша осторожно втирал терпко пахнущую мазь, по мере того, как мышцы расслаблялись, надавливая все сильнее. Постепенно напряжение ушло, но Жиль, будто не замечая этого, продолжал гладить спину и плечи. В тот момент, когда его рука скользнула вдоль бока лорда, Салазар пошевелился.
- Довольно, - негромко произнес он, и юноша, вздрогнув, отстранился. - Дай мне рубашку.
Джильбертус дотянулся до нижней рубахи и, не дожидаясь приказа, помог своему господину облачиться в нее. Слизерин лег обратно, но Жиль медлил уходить. Он закрыл банку и продолжал рассеяно крутить ее в руках, стоя возле кровати. Лорд никогда не оставлял юношу в своей постели: после любовных игр Джильбертус неизменно вставал и уходил. Но сейчас, возможно, он снова понадобится своему господину, и тогда, наверное, лорд Слизерин не будет против, если Жиль пристроится где-нибудь…
Юноша огляделся, прекрасно зная, что ничего подходящего не найдется: года было вполне достаточно, чтобы запомнить все, находящееся в спальне. Ни кресел, ни табуретов здесь не имелось. Хотя… Восточный ковер выглядит довольно плотным; быть может, если сесть недалеко от камина, будет даже не холодно.
Из задумчивости Жиля вывел негромкий голос Салазара:
- Ложись.
Джильбертус, не раздумывая, снял с себя плащ и потянулся было к штанам, когда Слизерин, все так же не открывая глаз, покачал головой:
- Не раздевайся. Просто ложись.
Юноша послушно скользнул в кровать и натянул на них обоих теплое покрывало. Возможно, это он сам горел от возбуждения, но Жилю тело его лорда казалось ледяным. После этого Джильбертус постарался устроиться так, чтобы не потревожить своего господина. Сердце юноши билось хоть и ровно, однако гораздо чаще, чем обычно. Возможно, по пробуждении в его жизни что-нибудь изменится.
Едва Салазар проснулся, его сознание пронзила мысль, что он в постели не один. Чуть повернув голову, мужчина увидел пристроившегося на краю кровати Джильбертуса. Во сне мальчишка выглядел еще более юным и привлекательным, однако темный пушок над верхней губой красноречиво напоминал о неумолимом ходе времени. Всего несколько месяцев - и по этим пока еще по-детски гладким щекам впервые скользнет лезвие.
Впрочем, это Слизерина не волновало. Не юность и даже не красота Джильбертуса Гонта привлекли к себе его внимание. Ценность Жиля состояла в том, что он был другим. Тонким и изящным - а не широкоплечим и мускулистым. Обладателем жемчужно-бледной, без малейших признаков веснушек кожей; черными, а не голубыми глазами; прямыми и иссиня-черными, как вороново крыло, волосами - а не буйной рыжей шевелюрой. Жиль ничем - ни внешностью, ни поведением - не напоминал шумного и громогласного англосакса, который имел наглость обещать Слизерину очередную встречу.
Как будто первых двух было мало.
И ни в одну из них Салазар так и не решился сказать того, что лежало у него на сердце. Корнуолец еще в родительском доме понял, что девушки оставляют его равнодушным, но лишь впервые взглянув в возмутительно голубые глаза, он почувствовал, что такое настоящее влечение. Салазару мучительно хотелось владеть этим сильным и крепким телом, не отпуская его от себя ни на минуту - и не отводить взгляда от неприлично честных доверчивых глаз, умеющих смотреть с такой теплотой.
Нет, он правильно сделал, что промолчал. Слизерин столь многое хотел взять - но ему нечего было дать взамен. Он прекрасно понимал, что этот веселый рыжеволосый парень, душа компании и любимец девушек, не для него. Салазар был убежденным собственником, индивидуалистом - и не сомневался, что ему не удастся удержать Годрика на коротком поводке. Возможно, он смог бы убедить своего легкомысленного друга попробовать - несколько бутылок хорошего вина помогли бы в этом мероприятии - но что дальше? Такого человека не удержишь в клетке, даже золотой. А делиться Салазар никогда не умел. Так стоило ли рисковать своим сердцем, открывая его навстречу разрушительному чувству?
Слизерин считал, что не стоило. Всегда надо четко разделять желания и возможности. Человек умный и достаточно ловкий вполне способен внушить что угодно кому угодно - в том числе и себе самому. От Салазара потребовалось приложить все его таланты, проявить удивительную твердость духа, однако со временем ему удалось убедить себя в том, что его желание - всего лишь прихоть, каприз. Что исходно лишь плотское, а отнюдь не душевное влечение, а значит, на подобную роль подойдет любой.
И все-таки, чтобы не пробуждать нездоровых ассоциаций, Слизерин постарался подобрать себе юношу, совершенно непохожего на рыжего англосакса. А что он оказался столь красивым и послушным - это удача, вознаграждение за годы, потраченные на упрочнение положения при дворе и проведенные почти в воздержании. Почти - ибо случайных связей Салазар не любил, во всем предпочитая комфорт, и потому нечасто позволял себе подобного рода встречи.

Зато теперь у Слизерина была очаровательная игрушка.
Будто почувствовав, что совсем рядом думают о ней, "игрушка" пошевелилась и, спустя пару взмахов пушистыми ресницами, уставилась на Салазара пока все еще сонными черными глазами.
На какие-то доли секунды, между попыткой осознать, где он находится, и послушно-выжидательной миной, на лице юноши мелькнуло виноватое выражение - однако этого времени лорду хватило, чтобы насторожиться. Приподнявшись на локте - зелье неизменно действовало хорошо, жаль, что эффект со временем проходил - он поймал взгляд Жиля.
- Что-то не так, мой мальчик? - мягко поинтересовался Слизерин.
Краска не залила лица Джильбертуса - напротив, он даже слегка побледнел. Хотя это можно было отнести и на счет смущения: лорд редко утруждал себя разговорами с ним, ограничиваясь короткими указаниями.
- Нет. Все в порядке, - даже голос почти не дрожит. Почти. - Мы не ждали вашего возвращения столь скоро, и мне жаль, что вчера я не сумел встретить вас.
- Я очень не люблю, когда мне лгут, - голос Салазара по-прежнему звучал мягко, почти нежно.
- Я никогда не позволил бы себе лгать своему лорду, - юноша не отводил взгляда от внимательных глаз Слизерина, и господин едва заметно усмехнулся.
Библиотека. Небольшая комнатка, куда слугам входить запрещено - да они не рвутся. Книги стоят дорого, а уж лорд Слизерин знает толк в дорогих вещах - не приведи Господь что-нибудь задеть и повредить. Однако тонкий черноволосый юноша недрогнувшей рукой берет одну книгу… пролистывает… ставит на место и берет следующую…
Салазар хмыкнул и вышел из сознания Джильбертуса. Юноша лишь тихонько перевел дыханье, не смея отодвинуться и гадая, что будет дальше.
- Книги мои тебя интересуют? - тем временем насмешливо произнес Слизерин. - Золота, значит, тебе уже мало. Ты хоть чего-нибудь там понял?
- Немного, - Жиль сглотнул и тут же пожалел об этом - инстинктивное движение выдавало его волнение. - Две книги… на французском.
- Не знал, что тебе знаком этот язык, - лорд приподнял бровь. Он выглядел спокойным, но Джильбертуса это внешнее спокойствие не успокаивало. Слизерин одинаково ровным тоном мог приказать подать себе вина или выпороть кого-нибудь на конюшне.
- Немного, - снова повторил юноша. - Я подумал, что при дворе мне этот язык пригодится, и начал его учить. Но в написанном мне сложно разбираться.
Салазар склонил голову к плечу, разглядывая Джильбертуса, будто видел его в первый раз. Мальчишка изо всех сил старался выглядеть спокойным и - черт возьми! - ему это неплохо удавалось. Для такого неопытного юнца неплохо, конечно же.
Казалось бы: ну чего еще мальчишке нужно? В доме Слизерина он был накормлен и одет, снабжен немалыми средствами, службой не загружен, а прямые обязанности его, вроде, и самого вполне устраивали. А вот посмотрите: еще к чему-то стремится!
- Может, ты и в лабораторию мою хочешь заглянуть? - с неуловимым смешком поинтересовался Салазар и почти не удивился, когда юноша, не совладав все-таки с порывом, подался вперед, к нему:
- О, Мастер!
Черные глаза, обычно смиренно опущенные в пол, вспыхнули… надеждой?
Слизерин инстинктивно отстранился.
- Не торопись. В обучение я тебя пока не брал.
- Я… Я прошу прощения, милорд, - Джильбертусу стоило немалых усилий совладать с переполнявшими его эмоциями, однако он сумел взять себя в руки. - Но это так мучительно: находиться возле великого волшебника и не добиться даже крупиц его знаний.
- С чего ты взял, что я великий волшебник? - Салазар снова усмехался. - Я даже палочки при тебе ни разу не вынимал.
- Это не имеет значения, - Жиль позволил себе вновь встретиться глазами со своим господином. - Вы - один из немногих уроженцев Британии при дворе Вильгельма, и единственный, кому удалось вознестись столь высоко. Ваших советов слушается сам король. Это не под силу человеку заурядному. Что же касается палочки… - юноша ненадолго замялся, но потом все-таки продолжил: - При дворе, где большинство магглы, пользоваться палочкой слишком опасно. Однако есть средства, более незаметные и при этом, возможно, более действенные.
Джильбертус кивнул в сторону прикроватного столика, на котором продолжала одиноко стоять банка с бледно-зеленой мазью.
- Да ты, оказывается, умеешь думать, - теперь в голосе Слизерина уже не было насмешки, лишь безграничное внимание. - Умеешь делать выводы и, что гораздо важнее, применять их на практике. Интересно… весьма.
Лорд погрузился в размышления, и Жиль не смел нарушить воцарившегося в комнате молчания. Через некоторое время Салазар взмахнул рукой, призывая юношу подняться с кровати, что тот, слегка смутившись, и сделал. После этого Слизерин встал сам и начал неспешно облачаться в дневную одежду. Закончив, он снова обратил на Джильбертуса задумчивый взгляд.
- Это может оказаться занятным, - негромко произнес Салазар. - Однако я все еще не уверен. Для начала я найму человека, который обучит тебя латыни - на такую мелочь своего времени я тратить не намерен, а без азов в магии делать нечего. Посмотрим, действительно ли ты способен к обучению, ибо биться над бестолочью мне не хочется. Покажи, на что ты способен, мальчик, и тогда я приму окончательное решение.

Глава 2. Юноша

Салазар довольно вытянулся на кровати, медленно восстанавливая дыхание.
- Ну что ж, в одном я точно не ошибся, - чуть растягивая слова, протянул мужчина. - Недаром древние греки предпочитали именно такой способ обучения и недаром на Востоке столь высоко ценятся разумные мальчики.
- Вы были на Востоке, мой мастер? - Джильбертус лежал на животе, ничем не прикрыв своей наготы и ничуть не стесняясь ее. Его стройное тело жемчужно белело на темном покрывале.
- В каком-то смысле, - Слизерин, казалось, любовался красотой юноши, однако черные глаза пристально следили за реакций Жиля на его слова. От лорда не скрылось, что фразу про древних греков его ученик пропустил мимо ушей. - Я бывал в Толедо… по делам, как понимаешь. Больше всего меня заинтересовал их университет: там еврейские профессора учат христианских юношей арабским наукам. Занятно, неправда ли? Кстати, надо будет с тобой заняться некоторыми из них. Начнем, пожалуй, с вычислений.
- Я умею считать.
Джильбертус позволил своему голосу прозвучать несколько обижено: молодой человек учился чувствовать, когда можно позволять себе более вольное поведение со своим наставником. Салазар беззвучно рассмеялся.
- Мальчик мой, когда ты приступишь к составлению противоядий для сложных ядов, то поймешь, что простой арифметикой здесь не обойтись.
- Да, мой мастер, - послушно согласился Жиль.

* * *

Слизерин никогда не любил полагаться на интуицию. Ему казалось нелепым доверять ощущениям, механизм которых он не в состоянии проследить. И тем не менее лорд несколько месяцев назад поддался импульсу взять в обучение юношу, по поводу которого имел совершенно иные планы. Все расчеты в решении этого вопроса сводились к тому, что Салазар счел не слишком обременительным для себя заниматься с учеником - если, разумеется, он покажет себя достаточно одаренным для этого. А кроме того Слизерин чувствовал, что ему самому не мешало бы повторить многое из того, что он знал. Норманнским чародеям лорд не доверял и не желал общаться с ними на магические темы. Родной Корнуолл был далеко, да и не осталось у Салазара никого из родных людей - а друзей у него не было никогда.
Джильбертус оправдал все возложенные на него ожидания. Рядом с юным пытливым умом, жадным до знаний и опыта, Слизерин внезапно ощутил подъем сил и воодушевления. Ранг наставника заставлял соответствовать, восхищение во взгляде молодого человека приятно льстило самолюбию Салазара, и со временем лорд с некоторым удивлением отметил, что чувствует себя гораздо более молодым и исполненным готовности к новым достижениям.
В постели их отношения тоже постепенно изменились. Слизерин более не заставлял Жиля уходить, наслаждаясь не только теплом юного тела, но и приятным разговором. Салазару всегда требовалось много времени для того, чтобы заснуть, а молодой организм Джильбертуса уставал гораздо меньше, и часть ночи отныне принадлежала беседам.
Но самым главным, самым ценным из всего, что получил Салазар, было потрясающее, почти эйфорическое ощущение Творца: из красивой куклы он постепенно лепил Человека. Раскрыть сдерживающие врата разума, вкладывая знания, выпуская на волю воображение, оттачивая мысли… Видеть, как из необразованного провинциального мальчишки вырастает блещущий талантами юноша.
А Джильбертусу было чем блистать. Молодой человек оказался остропонятен не только в науках магических, жадно ловя наставления своего мастера и в материях куда более тонких. Салазар на собственном примере знал, что политику нельзя учить: нужно иметь талант и опыт, иного не дано.
Расположенностью Жиль обладал: в беседах со своим мастером он не раз высказывал верную оценку тем или иным ситуациям, которые складывались при дворе, в Англии и в обозримом мире в целом. А опыт… что ж, опыт можно заработать лишь самому, наблюдая, вникая и действуя.
Глядя на подобные успехи, Салазар ощущал себя в каком-то смысле Пигмалионом. Да нет, что там какой-то скульптор - разве не создал некогда из глины первого человека сам Господь? Изящное, совершенное создание, гордость любого Мастера.
Но не уведет ли его Адама однажды предательница-Ева?
В последнее время этот вопрос мучил Слизерина все чаще и чаще. Ева почему-то неизменно представлялась ему рыжеволосой. Рыжеволосой, голубоглазой, с россыпью золотистых веснушек на нежно-розовой, будто молоко, в которое бросили горсть земляники, кожей, с чуть приоткрытыми губами, алыми, как спелые ягоды.
Впрочем, нет. Не имело смысла обманывать самого себя в подобных вещах. Не за Джильбертуса беспокоился Салазар - он хорошо изучил мальчишку и понимал, что пока тот не получит от своего мастера все, что только сможет, никуда он не уйдет.
Куда больше Слизерина тревожило свое собственное будущее. Точнее, отсутствие такового. Родовой замок находился далеко от Лондона, и тем не менее Салазар постоянно ощущал на себе его тень. Последний в роду, он должен, просто обязан был обзавестись наследником.

- Молодой господин, я пришла по приказу вашего отца… Девушка была стройной и довольно смазливой. Губы пытались улыбаться, но во взгляде виднелась неприкрытая настороженность. Волшебница, разумеется, но из низших, из незначительной семьи. Лорд Слизерин никогда бы не позволил себе предложить собственному сыну магглу, тем более, что тот до шестнадцати лет так и не притронулся ни к одной из многочисленных служанок, ни к деревенским девушкам. Юный Салазар смотрел на девушку с неприязнью, и почему-то его взгляд остановился на упругой груди, от волнения высоко приподнимавшей тонкую ткань платья. Он знал, что это должно было бы возбуждать его, но… Девушка выбежала из его покоев с разбитым лицом - платой за то, что позволила себе бросить устало-злую фразу, когда после часа нелепого елозанья по кровати у них так ничего и не вышло. Салазар, редко выходивший из себя, но на сей раз доведенный до крайней степени раздражения, наорал на нее, совершенно неблагородным способом отхлестал по лицу и взашей вытолкнул нахалку из своих комнат.

Больше он не пытался идти на контакт с женщинами. Салазар понимал, что когда-нибудь вопрос о наследнике рода Слизеринов встанет ребром, но раз за разом откладывал решение.
Однако время продолжало свой неумолимый бег. Он уже перешагнул сорокалетний рубеж и надо все-таки посмотреть правде в глаза: кроме него некому исполнить эту для кого-то приятную, а для него ненавистную обязанность.

* * *

Ингерн не блистала ни красотой, ни знаниями, ни талантами.
Но она была тихой и кроткой, а кроме того являлась единственной выжившей наследницей своего престарелого отца. Салазар долго перебирал старинные магические семьи родного Корнуолла, Уэльса, Ирландии и Шотландии, прежде чем сумел отыскать этот скромный, неприметный цветок. Партия представлялась удачной обеим сторонам, и свадьба не заставила себя долго ждать. А вскоре после совершения обряда лорд Слизерин вместе с молодой супругой вернулся в Лондон.

Шорох платья нарушил тишину комнаты и Жиль поднялся на ноги, легким поклоном приветствуя жену своего мастера. Девушка смутилась.
- О… Джильбертус, я… Так неожиданно встретить вас здесь, - ее взгляд на несколько мгновений был заворожено устремлен на лицо молодого человека, после чего смущенно опустился.
Джильбертус промолчал, не желая напоминать о том, что, если лорд Слизерин не брал его с собой ко двору, то обычно он проводил свое время, дожидаясь, именно здесь, в прихожей своего наставника. За тот год, что леди Ингерн являлась хозяйкой в этом доме, она наверняка это запомнила.
- Моего супруга… нет? - поинтересовалась, глядя в сторону, Ингерн.
- Нет, миледи, - вежливо ответил Жиль. - Мастер Салазар пробудет при дворе до позднего вечера.
- Ах да, - тонкие руки молодой женщины нервно теребили отделку юбки. - Да, он говорил, но я позабыла.
Мучительно потянулись минуты. Взгляд Джильбертуса по-прежнему был направлен в пол, однако сквозь полуопущенные густые ресницы юноша имел возможность наблюдать за госпожой.
Ингерн была меньше, чем на год младше его самого, однако выглядела еще более юной. Чуть выше среднего роста, худенькая, она выглядела не то чтобы некрасивой, но невзрачной до такой степени, что пока молчала, оставалась практически незаметной. Лицо, обычно бледное до прозрачно-голубоватого оттенка, сегодня непривычно пылало. Неизвестно зачем надетые украшения выглядели неуместно тяжелыми для столь хрупкого тела.
Молчание стало совершенно невыносимым, и Ингерн, сделав над собой усилие, произнесла:
- А… Что вы читали… пока я вас не отвлекла? - она старалась говорить непринужденно, однако заминки перед словами выдавали ее волнение.
Джильбертус бросил взгляд на книгу, которую держал в руках.
- Я изучаю трактат о сложносоставных ядах и противоядиях к ним, миледи. Мастер обещал в течение месяца отравить меня, так что я стараюсь подготовиться получше.
- Ой! - совсем по-девчоночьи воскликнула Ингерн, прижимая ладони к лицу, которое, в мгновение ока лишившись лихорадочного румянца, снова побледнело. - Зачем же так…
- Вы напрасно беспокоитесь. Это очень действенный метод обучения: меня травили уже пять раз, и как видите, я жив и здоров, - голос Жиля звучал совершенно ровно, а поза оставалась неизменной.
- Но… - непривычная краска возвращалась на щеки госпожи. - Это все равно так несправедливо. Он… он со всеми столь жесток?
В темно-карих, почти черных глазах молодой женщины мелькнул страх, и она подалась ближе к молодому оруженосцу.
- Жесток? - красиво очерченные брови Джильбертуса удивленно приподнялись. - Что вы, миледи. Лорд Салазар суров, но он никогда не проявляет жестокости ради собственного удовольствия. Его наказания всегда строго соответствуют проступку.
Дыхание прерывисто вырывалось из груди Ингерн. Она сделала еще шаг, и ее лицо стало совершенно несчастным.
- Джильбертус, скажите, - молодая женщина замерла, прислушиваясь, но, не услышав ничего подозрительного, заставила себя закончить фразу: - успокойте меня. Вы ведь изучали медицину… Я слышала… Говорят, что в отсутствии детей виновата только женщина, но я слышала, что и…
Теперь Ингерн умоляюще смотрела на Жиля, стоя возле него в какой-то паре шагов. Юноша хотел бы отойти хоть немного - но за его спиной была стена.
- Миледи, - Джильбертус тщательно подбирал слова. - Вы замужем не больше года. Лорд Салазар часто отсутствует по делам. Но тем не менее вполне возможно, что в скором времени Господь осчастливит ваш брак наследником.
- Разумеется, все во власти Божьей, - Ингерн заламывала руки, - но мой супруг не желает ждать. Иногда, - голос молодой женщины стал таким тихим, что юноша едва различал слова, - иногда мне кажется, что он ненавидит меня.
Джильбертус усилием воли заставил себя сохранять нейтральное выражение лица. Слизерин мог испытывать любые эмоции, но если он не желал этого, никто не мог разобрать, какие именно. Интересно, девочке действительно удалось довести господина до белого каления или это всего лишь ее нездоровая фантазия?
- Миледи, Вы несправедливы к лорду Салазару, - как можно мягче произнес Жиль. Поверьте, он всегда четко обдумывает свои действия, и ваш брак для него важная вещь. Возможно, в силу возрастной разницы вам бывает трудно понять друг друга, однако…
- Вот именно! - еще один шаг, и молодых людей теперь разделяло расстояние не более фута. - И возраст тоже… Вы так защищаете его, а он… Разумеется, вы его оруженосец и ученик, он дважды ваш господин и мастер, но ведь и вы тоже только звено в его сложных комбинациях. Я… мне так жаль вас!
Здесь Ингерн удалось удивить юношу: он не видел ни единой причины себя жалеть. Его честолюбивые мечтания исполнялись практически с волшебной быстротой, и будущее рисовалось радужными красками. Да и ночные встречи ничуть не тяготили Джильбертуса. Еще до поступления на службу к лорду Салазару молодой человек успел познакомиться с половой жизнью, и постепенно пришел к мнению, что лично он получает удовлетворение от общения как с женщинами, так и с мужчинами. С одним мужчиной, как минимум, это уж точно. Но в любом случае об этой стороне их отношений с наставником леди Ингерн, разумеется, не была оповещена.
- Я знаю, вы… вы были в затруднительном положении, а он воспользовался этим, - тем временем смущенно и одновременно с этим горячо говорила молодая женщина. - Он протянул вам руку помощи, но не из благородных побуждений, а ради низменной корысти. Вы трудитесь для него, - Жиль не смог сдержаться, чтобы снова удивленно не приподнять бровь: никакими обязанностями Мастер его не нагружал; однако Ингерн ничего не замечала. - Я знаю, вы беспокоитесь о матери и младшем брате… Вы так благородны! Вашей… вашей избраннице повезет: ее супруг будет молод, красив и великодушен…
К концу этой пламенной речи лихорадочный румянец покрывал все ее лицо, казалось, что девушке не хватает воздуха - так мучительно неровно терзали ее грудь вдохи и выдохи.
- Вы заглядываете в слишком далекое будущее, миледи, - Джильбертус в очередной раз за этот тяжелый разговор пожалел, что отступать ему некуда. - Узы брака еще не скоро коснуться моей души.
- Значит… это значит, что ваше сердце свободно? - Ингерн схватила его руку, и Жиль ощутил, какая горячая у нее ладонь.
- Надеюсь, я не помешал вам?
От звуков спокойного голоса, донесшегося от двери, молодая женщина замерла, забыв даже отдернуть руку. Ингерн не могла найти в себе сил обернуться, и Джильбертус, к которому она стояла лицом, видел, как темно-карие глаза стекленеют от ужаса. Тонкие пальцы дрожали в его так и не сомкнувшейся руке.
Салазар Слизерин подчеркнуто медленным шагом вошел в комнату. Он приблизился к застывшей у стены паре и чуть склонил голову набок, разглядывая молодых людей.
- Мой Мастер, - Жиль умудрился совершить кистью некое легкое вращение, вследствие чего ладонь госпожи выскользнула из его руки, и поклонился.
- Выйди, Джильбертус, - взгляд Слизерина, едва юноша заговорил, полностью сконцентрировался на Ингерн.
Молодой человек отвесил еще один почтительный поклон и покинул комнату. Он убеждал себя, что ему не в чем себя укорить, и все-таки его сердце предательски участило биение. Ситуация вышла неприятной и в высшей степени щекотливой.
- Итак, сударыня, - Салазар не отводил взора от своей супруги, - Вы соизволите взглянуть на меня, или же мне, чтобы добиться вашего внимания, стоит занять место своего оруженосца?
Ингерн медленно, как марионетка в руках неумелого актера, заставила себя обернуться к мужу. Тот, удовлетворенный этой покорностью, опустился в кресло, не предлагая молодой женщине сесть.
- Значит, вы считаете моего ученика молодым, красивым и великодушным. Я-то, разумеется, не обладаю ни одним из перечисленных качеств. И тем не менее я обладаю кое-каким другим, куда более важным свойством: я ваш супруг, перед Богом и людьми. Это ни о чем вам не говорит?
- Я… - Ингерн говорила с трудом, липкий страх тошнотой подступал к ее горлу. - Я ни в чем не провинилась перед вами.
- Но пытались, пытались, - Салазар сидел, закинув ногу на ногу, в раскованной позе, и голос его звучал доброжелательно - настолько доброжелательно, что у молодой женщины по спине ползли мурашки. - Да и то правда: какой тут муж, если рядом находится такой очаровательный юноша? Подойдите ближе.
Резкая смена интонаций, и стальная нотка будто магнитом притянула к себе Ингерн, которая как во сне шагнула к Слизерину. Мужчина поднял руку и, цепко ухватив девушку за подбородок, заставил ее нагнуться, так, что их глаза оказались почти на одном уровне.
Через пару минут он отпустил ее. На лице Салазара насмешка мешалась с презрением.
- Боже мой, я-то заподозрил вас в коварном долгоиграющем плане, а вы всего лишь глупая девчонка, подставившая себя под удар ради сущей ерунды. Ваши мечты настолько нелепы, что вы не заслуживаете даже того, чтобы по-настоящему сердиться на вас. Уходите немедленно, но знайте, что наказание вы все равно получите. Этой ночью.
Ингерн, все еще не веря, что отделалась так просто, едва не споткнувшись, начала пятиться к выходу. Дойдя до середины комнаты, она развернулась и бросилась прочь, как из чумного дома.
Через пару минут после ее ухода дверь снова отворилась, и в покои проскользнул Джильбертус. Он пересек комнату и остановился, не дойдя до своего мастера одного шага. Салазар кивнул ему на кресло напротив, и юноша, не медля, опустился в него. Жиль не отводил взгляда от лица Слизерина, сосредоточенного и усталого.
После непродолжительного молчания лорд произнес:
- Ну что, мой мальчик, ты ничего не хочешь мне сказать?
- Я скажу все, что вам угодно, мой Мастер, - ответил Джильбертус. - Но вы и без слов прекрасно читаете как мой разум, так и мое сердце. Вы знаете, насколько глубоко уважение, которое я испытываю к вам.
Салазар невесело усмехнулся. Он понимал, что юноша говорит искренне. Неловкие попытки Ингерн сблизиться с юным оруженосцем с самого начала были обречены на провал - и не в невзрачности молодой женщины было дело. Даже затмевай она внешностью богиню красоты, Жиль не поставил бы ради нее на кон свое благополучие: безграничное честолюбие являлось главной чертой этого человека.
- Ты прав, - Слизерин кивнул. - Скажу даже больше: девчонка оказалась гораздо наивнее, чем я думал. Я опасался, что ей взбрела в голову мысль родить мне наследника от тебя, - Джильбертус едва заметно вздрогнул от такой откровенности, - однако ей всего лишь хотелось иметь рядом с собой обаятельного и учтивого рыцаря. Твое внимание безмерно льстило бы ей.
- Мой Мастер, - осторожно произнес юноша, - мне очень жаль, но я не вижу выхода из этой ситуации.
- А я вижу, - лицо Салазара помрачнело. - Родить ей нужно, тогда вся романтическая дурь из головы выветрится.
Джильбертус понял, что разговор окончен и поднялся на ноги.
- Мой Мастер, - начал было он, однако Слизерин, поглощенный своими мыслями, не дал ему договорить:
- Продолжай вести себя по-прежнему: это достаточно учтиво и одновременно держит на расстоянии. А со своими семейными проблемами я разберусь сам. Можешь идти, мой мальчик.
Поклонившись, Жиль покинул покои своего господина.

Салазар почти с ненавистью смотрел на осточертевшее ему Возбуждающее зелье. В отношениях с Джильбертусом оно ему не требовалось, однако в спальне супруги без него делать было нечего. Сладковатый, чуть пряный вкус зелья вызывал у Слизерина отвращение, а мысли о том, что раз за разом эти жертвы остаются бесполезными, пробуждали все большую и большую неприязнь к молодой жене. Почему он каждый раз должен проходить через эту унизительную для мужчины процедуру, в то время как она сводит его старания к нулю?
Взгляд Салазара против его воли скользнул к небольшой шкатулке, хранящейся запертой на серебряный ключик.
Рискованный вариант, жестокий. Как чародей, Слизерин прекрасно знал, что одно дело слегка изменять природные явления, и совсем иное - идти им вопреки. Его мать заплатила дорогую цену, использовав зелье, рецепт которого хранился в шкатулке, но терпя, она прождала долгие десять лет.
При мысли о десяти годах совместного бесплодного проживания с супругой у Салазара потемнело в глазах. Каждую неделю производить насилие над своим организмом, ловить насмешливо-сочувственные взгляды двора - они уже сейчас имеют место, - и терпеть под боком жену, которая полна каких-то собственных фантазий…
Руки мужчины уже нащупали на груди цепочку с ключом, сняли ее… Миниатюрный ключ легко вошел в шкатулку, будто и не прошло более сорока лет с тех пор, как они встречались в последний раз.
В шкатулке лежал тубус, хранящий несколько пергаментных листов. Состав сложнейшего зелья, изготовление которого займет не один месяц. Зелья, дарующего надежду, но необратимо разрушающего организм той, что отважится его принять.

* * *

Он приехал, как только смог - в самый последний момент дела при дворе задержали его.
Родовой замок встретил Салазара Слизерина тишиной, совсем не подходящей для дома, хозяйка которого только что подарила ему наследника. Нельзя же представить такого, что родов еще не было?
Салазар вошел в замок и знаком приказал сопровождающим остаться внизу. Один из старейших слуг приблизился к господину и низко поклонился ему.
- В чем дело, Пиран? - негромко поинтересовался у старика Слизерин.
- Увы, мой лорд, - седая голова снова склонилась, - молодая госпожа скончалась несколько дней назад утром.
Все-таки умерла. Мать Салазара выжила, хотя ее здоровье значительно пошатнулось - но она была старше, да и, что там, гораздо более сведуща, нежели эта наивная девочка.
- А ребенок? - это было гораздо важнее.
- На рассвете госпожа подарила вам дочь. Повитуха уверяет, что ей ничего не угрожает. С ней сейчас кормилица. Мой, господин, если…
Дальше Салазар не слушал. Он прошел мимо выстроившихся слуг дальше, к внутренним покоям. Он поднимался по узким и длинным лестницам. Усталость от долгого пути, которая доселе сдерживалась нетерпеливым ожиданием, теперь накатила в полной мере. На Слизерина тяжким грузом легли все его годы, которые, казалось, удвоились в числе.
Дочь.
Все было зря. Его собственные терзания, бесполезная смерть жены. Столько сил потрачено впустую, столько надежд разбито. Брак, затеянный с одной-единственной целью, оказался бессмысленным. Видимо, все-таки есть кто-то там, наверху. Кто-то ревнивый, как иудейский Яхве, не терпящий вмешательства в дела, которые должны быть подвластны ему одному. Господь, способный милостиво простить смерть, но не позволяющий уподобляться себе, когда вопрос касается создания новой жизни.
Как во сне Салазар дошел до покоев, которые когда-то принадлежали ему. Да, разумеется, теперь именно их приготовили для наследника.
Наследницы.
Слизерин медленно открыл дверь и вошел походкой ранее столь изящной, а теперь почти по-стариковски тяжелой.
Женщина, сидевшая у камина с маленьким свертком на руках, обернулась на шум. Завязки на ее рубашке были распущены, края - раздвинуты, оголяя белоснежную грудь. Сверток оказался ребенком - совсем маленьким, но тем не менее жадно прильнувшим к источнику живительной влаги.
Салазар сделал знак, что подождет, и все то время, пока дитя - его дитя - насыщалось, смотрел на эту картину, пытаясь определиться с собственными эмоциями.
Ребенок наелся, и его глаза сонно сомкнулись. Женщина медленно встала и шагнула к Слизерину.
- Такое горе, мой господин, - тихонько, чтобы не разбудить малышку, произнесла она, но лорд покачал головой. Он не сводил взора с ребенка, и кормилица, по-своему истолковав его взгляд, протянула мужчине сверток.
Помедлив, Салазар раскрыл руки и осторожно принял маленькое хрупкое существо, с недоверием вглядываясь в бледное личико. Даже сквозь слои пеленок лорд ощущал тепло этого худенького тельца.
Сделав несколько шагов вперед, Слизерин сел в освободившееся кресло у камина, не обращая внимания на кормилицу, которая не знала, уйти ей или остаться, и потому топтавшуюся неподалеку.
Свинцовая усталость наливала его тело. Салазар понимал, что второй раз пройти через круги этого ада он будет уже не в силах: мысль о возможном новом браке причиняла почти физическую боль. Не всего в мире возможно достигнуть - до этого решения он дошел потом и кровью, подминая под себя власть при дворе. Есть недосягаемые вершины, и умный человек не будет разбивать себе лоб, тратя драгоценные силы на неосуществимую мечту.
Смиряться было тяжело, почти невыносимо. Впрочем, не минутное это дело. Салазар чувствовал, что на смирение уйдут недели, а то и месяцы. Да и потом еще долгие годы его будет преследовать отголосок того, что не сбылось. Но с тем, что после него некому будет носить фамилию "Слизерин", нужно будет смириться.
В этот тяжелый и мрачный момент мужчине внезапно вспомнился Джильбертус. Слизерин не стал брать его с собой, в этот раз по вполне объективной причине: у молодого человека стараниями его лорда теперь был свое место при дворе. Но этот его блестящий внимательный взгляд, ловя который невольно ощущаешь себя Создателем…
Почему бы нет? Салазар уже убедился в своем таланте воздействовать на юный свежий разум, закладывая в него свои знания и опыт. Пусть его роду суждено пресечься - но его кровь останется на земле. Пусть Бог думает, что сокрушил его, Салазара Слизерина, этим ударом - змея всегда найдет окольный путь. Пусть не по крови, но по разуму он создаст того, кто достоин будет унаследовать все, чем владел род Слизеринов, того, кто достоин будет стать отцом его внуков.
Мысли, пока еще не до конца сформировавшиеся, крутились в голове Салазара, и на тонких губах лорда невольно мелькнула странная улыбка.
А маленькая девочка, последняя из рода Слизеринов, мирно спала на руках у отца. Глава 3. Мужчина Джильбертус сидел за столом и смотрел на лист пергамента, лежащий перед ним. Совсем недавно туго скрученное, письмо норовило вернуть себе привычную форму, но мужчину это не волновало, в его памяти четко запечатлелись строки, написанные с сильным наклоном влево. Этот почерк Джильбертус знал наизусть: на протяжении многих лет он получал письма, где пергамент покрывал этот мелкий, резкий почерк, изображающий буквы узкими и до аскетичности прямыми, без малейших завитушек.
Но, хотя письма и приходили по несколько раз в месяц на протяжении вот уже двадцати с лишним лет, именно это письмо взволновало мужчину настолько, что он отложил все свои остальные дела.
Нельзя сказать, что Джильбертус его не ждал. Ждал, разумеется, вот уже пять лет как надеясь получить нечто подобное, но почему-то его появление все равно вызвало трепет в сердце, которое уже давно билось спокойно и равнодушно.

Двадцать три года назад, в теплом месяце мае, когда буйному цветению природы удавалось время от времени победить непритязательные запахи города Лондона, лорд Салазар вернулся домой. За пять лет службы и ученичества юный Джильбертус Гонт привык называть лондонский особняк господина своим домом. Маленький корнуоллский замок, обветшалый и полуразрушенный, еще оставался в душе молодого человека чем-то священным, но для разума уже было совершенно ясно: его дом в Лондоне.
Мастер привез с собой небольшой сверток, оказавшийся ребенком. Жиль поймал себя на том, с каким изумлением он смотрит на это дитя: когда родился его брат, сам он был в таком возрасте, что его внимание занимала масса вещей, гораздо более важных для семилетнего мальчишки, нежели орущие младенцы.
Впрочем, этот младенец орал редко. Маленькая леди Саласия вообще оказалась на редкость тихим и спокойным ребенком, настолько, что Джильбертус даже пару раз рискнул подержать миниатюрное создание на руках - разумеется, с согласия своего Мастера.
Однако появление в доме новых обитателей не отвлекло юношу настолько, чтобы не заметить: лорд Салазар занят некими приготовлениями - настолько поспешными и объемными, будто готовился к чему-то очень важному.
И однажды вечером состоялся разговор, с которого Жиль привык отмечать начало своей новой, совершенно не похожей на предыдущую, жизни.
Мастер уезжал.
- Я научил тебя всему, - бросил Слизерин, даже не глядя в блестящие глаза молодого человека.
- Но Мастер… - голос Джильбертуса звучал безукоризненно ровно. - Простите мне дерзость, но позвольте усомниться в ваших словах. Я убежден, что вам известно гораздо больше, чем вы рассказали мне.
Лорд Салазар тогда рассеянно кивнул, а потом заставил себя встретиться с Жилем взглядом.
- Ты прав. Но только глупцам надо все разжевывать и класть в рот. У тебя есть мозги, мой мальчик, и, что гораздо важнее, ты умеешь ими пользоваться. Говоря, что я научил тебя всему, я имел ввиду, что сумел объяснить тебе, как разбираться в ситуациях, анализировать их и принимать решения. Нельзя выучить, как поступать в каждом случае - так вся жизнь стороной пройдет. Ты знаешь, как надо думать, ты умеешь искать ответы. Тебе не нужен поводырь, чтобы вести тебя по жизни за руку - ты сам поведешь за собой кого угодно. Я не нужен тебе больше, Джильбертус.
Слизерин впервые назвал его по имени в личной беседе, и Жиль внезапно, удивляясь сам себе, выпалил:
- Вы всегда будете нужны мне, Мастер!
Он усмехнулся - но не зло, а, скорее, с каким-то налетом изумления.
- В каком-то смысле, мой мальчик, мы все нужны друг другу. Как бы мне этого ни хотелось, глупо рассчитывать, что человек сможет прожить в одиночестве. Даже распоследний презренный маггл нужен, чтобы совершать грязную работу, позволяя нам не отвлекаться на низменные материи. И, в конце концов, с тобой мы тоже не расстаемся. Я бы хотел, чтобы ты взглянул вот на что…
Салазар Слизерин достал несколько листов пергамента, и вся ночь ушла на обсуждение возможностей, деталей, возможных рисков и прибылей.

А потом он все-таки уехал. Уехал в компании громогласного рыжеволосого верзилы-сакса, прекрасной супруги одного из норманнских баронов и маленькой полноватой дамы с добродушным лицом и светлыми косами. Более неподходящих сотоварищей для свого Мастера Джильбертусу было трудно представить. Разве что строгая красавица-баронесса смотрелась ровней - но она была замужем, да и как Слизерин относится к женскому полу, Жиль прекрасно помнил. Но на все осторожные расспросы лорд Салазар лишь странно усмехался и уверял, что это самые подходящие люди для его планов.
Жиль сопроводил их до замка, чем-то неуловимого похожего на его собственное родовое поместье - такого же заброшенного и частично разрушенного. Правда, этот замок был несравнимо больше, но состояния его это не улучшало.
На Мастера запущенность того, что должно было стать местом его дальнейшего обитания, впечатления не произвела. Он попрощался с Джильбертусом - если учитывать его обычную сдержанность, то можно сказать, что прощание прошло тепло и сердечно.
Таким Мастер остался в памяти Жиля: высокий худощавый мужчина, стоящий на фоне сероватых развалин, потонувших в буйной зелени; казалось, пейзаж демонстрировал приверженность к родовым цветам Слизеринов. Некрасивое, но притягивающее внимание выразительностью линий лицо, волевое и решительное, глубоко посаженные черные глаза под росчерками угольных бровей, тонкие, поджатые губы. На узкие плечи, обтянутые темным плащом, ниспадают прямые черные волосы, в которых то тут, то там мелькают серебристые пряди.

И вот прошло двадцать три года. Как и тогда, по всей стране правит май. Но не его пьянящие ароматы, лишь в эту цветущую пору побеждающие запахи большого города, кружат голову.
Взгляд Джильбертуса как бы невзначай падает на зеркало, обошедшееся ему в целое состояние. Из зеркальной глади ему таким же глубоким взглядом больших черных глаз ответило собственное отражение. Высокий стройный мужчина, в черных, подстриженных по моде волосах нет ни единого намека на седину. Горделивое лицо гладко выбрито, лишь волевой подбородок украшает небольшая аккуратная бородка. Кожа - здорового цвета, гладкая и упругая. Лишь в уголках глаз и рта еле заметны морщинки, все-таки выдающие возраст.
К своей внешности Джильбертус всегда относился как рачительный хозяин к части своего достояния. Красивым людям дозволено несколько больше, чем всем прочим, а если они достаточно разумны, чтобы правильно распорядиться своей красотой, то перспективы становятся еще более широкими. Возможно, в юности Жилю бы и вскружило голову осознание собственной привлекательности, однако ему хватило ума быстро осознать, что сиюминутными выгодами не построишь себе приличной жизни. Положение очаровательного оруженосца недолговечно, симпатичного постельного мальчика - еще более ненадежно, да и крайне сомнительно.
Нет, Джильбертус давно определился, каким путем он пойдет. Он отдаст предпочтение знаниям и ловким действиям. Но при этом красота поможет открыть двери, очаровать нужных собеседников, расположить к себе - а значит, ее надо беречь, не позволяя прожитым годам обкрадывать себя.
Впрочем, сорок два - не такой уж и возраст для волшебника. Не мальчишка, конечно, да и юность позади. Но впереди еще как минимум половина жизни, а то и гораздо больше. В конце концов, именно в сорок два Мастер вступил в брак.
Крупная, но изящной формы рука тронула пергамент и замерла. Занятное совпадение. Которое, разумеется, может ничего и не значить…
Джильбертус поднялся на ноги и подошел к окну. Лишь вдохнув прохладный ночной воздух, мужчина понял, насколько был разгорячен.
Он не провел эти годы ни святым, ни отшельником. Были девушки, были и юноши. Крепкое здоровое тело требовало периодического внимания к себе, и Жиль не видел причин ущемлять себя. Клятву верности Мастер с него не брал… Да и в любом случае было понятно, что между ними все кончено. Лорд Салазар уезжал, не собираясь возвращаться, а у Джильбертуса была впереди вся его молодая жизнь. Юноша тогда усилено отгонял от себя мысль: а не займет ли его место младший брат? Грегори уехал в основанную Слизерином школу, будучи всего на год моложе Джильбертуса, когда тот пошел в "оруженосцы" к лорду. Грегори был несколько тоньше брата и, наверное, с годами стал немного выше, красотой ничуть не уступая ему… Чем не замена выросшему отроку?
Жиль гнал эту мысль не потому, что беспокоился за брата. Он получил огромное удовольствие от постельных уроков свого Мастера, и не видел причин, по которым для младшего брата подобное могло бы оказаться неприятным. Глупо выглядела бы и ревность - он у лорда был не первым, да и сам недолго оставался в одиночестве.
Но отчего-то Джильбертусу казалось неправильным, если ему на замену придет именно Грегори. Ему казалось - и он сам признавал, насколько нелепо это звучит, - что это означало бы, будто их с братом схожесть позволит сделать вид, что ничего не изменилось. Один мальчик, другой - какая разница, ведь они так похожи…
А Жилю очень хотелось быть для Мастера особенным. Пусть, пусть не единственным - но особенным. Это не имело практического смысла, и юноша, а потом и мужчина, не смог бы ответить, на кой черт ему сдалась такая бесполезная вещь, как память.
Но, пожалуй, пора все-таки ложиться спать - завтра надо будет привести в порядок дела и отправиться на север. Его снова ждет тот же путь, что и двадцать три года назад.
Новая встреча с Мастером.

* * *

Между последней ночью, проведенной в Лондоне, и этой, первой в замке Хогвартс, пролег не один десяток дней, но, как и тогда, сон не шел к Джильбертусу.
Если к нему самому годы были более чем благосклонны, для Салазара Слизерина время прошло не столь незаметно. Тот, кого Жиль запомнил в самом расцвете сил, превратился в глубоко старика. Слизерин не миновал еще семидесятилетнего рубежа, однако выглядел гораздо старше. Спина лорда оставалась по-прежнему прямой, но плечи уже опустились, как под непосильным грузом. Волосы, бывшие некогда чернее безлунной ночи, поседели до хрупкой белизны и стали еще длиннее. Как и удлинилась борода: со временем отвыкнув от придворной моды, лорд Салазар отказался от аккуратной бородки и позволил растительности на своем лице занять более твердые позиции.
Но ни это, ни лицо, испещренное многочисленными морщинами, ни руки, под тонкой бледной кожей которых четким завораживающим узором виднелись голубые вены - ничто из этого не произвело на Джильбертуса такого впечатления, как глаза Слизерина.
Казалось, этот человек готовится расстаться со своей душой. Во всегда таком горделивом, надменном взгляде теперь читались усталость и обреченность. И - затаенная боль.
Жиль в очередной раз перевернулся на другой бок.
Он не понимал, почему его это так беспокоило. Не понимал, почему в самый первый момент, когда его глаза встретились с печальными глазами Мастера, его сердце, всегда исправно отбивавшее положенный ритм, пропустило удар. Не понимал, почему, когда руки Слизерина обняли его и прижали к худой старческой груди, дыхание перехватило, а в глазах предательски защипало.
Джильбертус не сомневался, что лорд Салазар позаботился о предосторожностях на его счет. Не в характере Слизерина было безоглядно доверять кому бы то ни было, даже своему собственному ученику. Особенно ученику. Что может быть унизительнее, чем удар в спину от того, кого сам и обучил всему, чем теперь так бессовестно пользуется этот выскочка?
Через несколько лет после отъезда Мастера молодой человек, уже значительно расширивший границы своих знаний, тщательно проверил себя на наличие сторонних заклинаний и ядов. И - да, нашел. Далеко не сразу, но ему удалось обнаружить тонкий след сложного заклинания, основанного на старинной, доримской магии. Той самой, которую зовут Темной - ибо она жестока к тем, кто высказывает ей недостаточно уважения, кто не прикладывает должных усилий к тому, чтобы познать хотя бы ее азы. Этой магии лорд Мастер не учил Жиля, ограничиваясь более общепринятыми дисциплинами. Но Джильбертус не зря родился в Корнуолле - если он что и знал про магию до начала своего обучения, то это была она, исконно кельтская волшба.
Заклятие, наложенное на юношу, не было подавляющим. Оно не подчиняло Жиля его Мастеру, не передавало его воле. Заклинание всего лишь являлось подстраховкой на случай, если Джильбертусу вдруг взбрело бы в голову пойти против Салазара Слизерина. Молодой человек, потратив немало времени на разбор этого заклятия, был безмерно восхищен его сложностью и изяществом плетения. Снять подобное представлялось практически невозможным - все-таки Жиль, хотя и подтянул свои знания в области Древней Магии, но не стал в нее углубляться, удовлетворяясь обычной. С другой стороны, он не видел и необходимости стараться: вредить своему Мастеру Джильбертус не собирался, а ни в чем другом заклятие преградой не являлось.
По всем расчетам Жиля данное заклинание не должно было даже заставлять проявлять привязанность. Оно было направлено на защиту, а не на давление, и потому Джильбертус не мог понять, отчего же ему никак не дает уснуть тревога за своего Мастера.

* * *

- Ну и как он тебе?
Саласия сидела перед отцом, скромно сложив руки на коленях. Прозвучавший вопрос девушка считала совершенно излишним - ее мнение о будущем муже никоим образом не влияло на конечное решение. И тем не менее, она ответила:
- Он… красив, - отец явно ждал продолжения, и Саласия, старательно подбирая слова, снова заговорила: - Он выглядит уравновешенным и уверенным в себе. Учтив… по крайней мере, внешне.
Слизерин задумчиво кивнул, пристально смотря в лицо дочери. Саласия потупила взор.
- Да, он красив, - наконец, произнес лорд. - Гораздо красивее тебя, не так ли?
Девушка вскинула голову.
- Я - Саласия Слизерин. Я Ваша дочь, наследница древнего и славного рода.
- Верно, - Салазар медленно поднялся, делая знак дочери оставаться на месте. Мужчина сделал пару шагов и остановился возле кресла Саласии, положив руку ей плечо.
- Джильбертус действительно очень красив. И у него действительно стальная воля. И потому сегодня, накануне твоей свадьбы я хочу дать тебе последний совет. Такой же совет, какой дал однажды ему.
Черные глаза девушки внимательно смотрели на отца. Не садясь, тот продолжил:
- Я хочу поговорить с тобой о любви. Знаю, тебе будет странно слышать от меня подобные слова, но жизнь и многочисленные наблюдения вынудили меня признать: любовь - божественное чувство. Возможно, лишь до тех пор, пока люди не смогут разобраться с ним, но на сей момент надо принять подобное утверждение за данность. Есть чары, есть зелья, которые могут пробудить любое человеческое чувство: ярость, воодушевление, похотливую страсть, щедрость, зависть… Любое - но не любовь. Можно вызвать временную эйфорию, можно подчинить избранника своей воле - но любви, такой, какая она есть на самом деле, создать невозможно.
- Какова же она… настоящая любовь? - тихонько спросила Саласия.
Салазар немного помолчал.
- Любовь, думаю, всегда одна и та же. Но болеет ею каждый по-своему. Кого-то - да хоть того же Годрика - любовь делает сильным. Она придает отчаянности, храбрости, дерзости. Она позволяет идти вперед, сметая все преграды.
А кого-то любовь ослабляет. Для тех, кто заглядывает в день грядущий, на кого тревога за любимого человека ложится непомерным грузом, чья душа в своих исканиях не ведает покоя - для тех любовь становится проклятьем. Она иссушивает разум, открывает сердце тоске, а тело - боли.
Лорд снял руку с плеча дочери, но лишь для того, чтобы коснуться ее волос, таких же гладких и черных, какие когда-то были у него самого. Две пары темных глаз встретились, взоры переплелись.
- Я не желаю своей дочери такого горя, - голос Слизерина звучал негромко, будто каждое слово давалось ему с трудом. - Взгляни на Грегори: его сердце источено тем чувством, что не под силу ему. Когда-нибудь оно погубит его, и дай-то Бог, чтобы он не захватил с собой в могилу кого-либо еще. Я не хочу, чтобы тебя постигла подобная участь.
- А ты? - пользуясь возникшей паузой, не удержалась от вопроса Саласия. - Ты, отец?
- Я? - Салазар вздрогнул и посмотрел на дочь так, будто видел ее впервые в жизни. - Я люблю одну легкомысленную девчонку, которая вот уже двадцать три года является занозой в моем сердце.
В последний раз проведя ладонью по голове Саласии, Слизерин отступил и снова опустился в кресло. Девушка почувствовала, как ее уши наливаются краской (у нее почему-то от смущения краснели не щеки, а именно уши), но за густой завесой волос это осталось незамеченным.
- Дети всегда забирают какую-то часть наших сердец, - тем временем продолжал говорить ее отец. - Даже зверь заботится о своем детеныше - что уж говорить о человеке разумном? Впрочем, и разум теряет свою силу, когда речь идет о собственном ребенке. И говорю тебе об этом потому, что завтра ты покинешь Хогвартс, чтобы зажить совершенно иной жизнью. Рано или поздно ты станешь матерью и примешь на себя всю любовь и все тревоги, которые отпущены родителям. От этой любви не сбежишь и не скроешься - и потому я прошу, да, именно прошу: не открывай своего сердца более никому. Тебе и так грозит непомерный груз - не принимай на свою душу дополнительной, излишней тяжести. Джильбертус станет достойным для тебя супругом. Он знает и ценит то, из какого рода ты происходишь. Он будет уважать и почитать тебя. Но не полюбит. Ему я когда-то давал точно такой же совет - слишком юным и красивым он был, чтобы я мог оставить его на растерзание жестоким чувствам. И ты, в свою очередь, будь ему верной и заботливой женой. Он не потребует твоей любви - ему довольно твоего имени. И, если ты не пустишь в свое сердце преступной страсти, то проживешь с ним счастливую жизнь. Не променяй ее на слезы, боль и отчаянье.
- Да, отец, - Саласия склонила голову в покорном жесте. - Я запомню твои слова и изо всех сил постараюсь им следовать. Я… могу идти?
- Еще одно, - голос Слизерина стал каким-то деревянным, растеряв свои обычно богатые модуляции, и девушка удивленно подняла взгляд.
Ее отец медленно, почти неохотно потянулся к столику, стоящему неподалеку, и взял с него небольшую резную шкатулку, отделанную серебром. Салазар протянул шкатулку дочери, и та приняла ее, походя удивившись легкости сего предмета. Лорд тем временем снял с шеи тонкую цепочку, на которой висел небольшой серебряный ключик, и также отдал Саласии.
- Возможно, - все тем же деревянным голосом, без выражения, произнес Слизерин, - кто-то из моих предков остался бы недоволен моим выбором. Гонты - достаточно чистокровная семья, однако особой родовитостью не отличаются. Да и разбогатели они совсем недавно - исключительно благодаря талантом Джильбертуса. Скорее всего, мне бы указали, что для своей единственной дочери я должен был подобрать более… значительную партию.
Однако, - продолжал лорд, - у Джильбертуса есть еще одно замечательное качество: это очень крепкий, абсолютно здоровый человек. Его организм в сорок лет служит ему так, как мой не служил мне и в двадцать, - Салазар заставил себя встретиться взглядом с тревожными глазами дочери. - Я надеюсь… очень надеюсь, что этот союз позволит родиться таким же здоровым детям. Нашему роду очень нужна свежая кровь, а Джильбертус - один из тех немногих, чья кровь и свежа, и чиста одновременно.
Если же… - Саласия не поверила своим ушам: впервые на ее памяти отец споткнулся в словах, - если же мои надежды не оправдаются, то тебе должно хватить духу воспользоваться тем, что находится в этой шкатулке. Там - рецепт зелья. Я не даю его Джильбертусу, хотя вынужден признать, что в науке Зелий он обогнал мою собственную дочь - я даю его тебе. Чтобы ты сама приняла решение. Это зелье стоило моей матери здоровья, а твоей - жизни. Меньше всего на свете я желаю, чтобы ты открывала эту шкатулку - дай тебе Бог никогда больше не прикоснуться к ней; но я верю, что моя дочь знает свой долг перед семьей и, если наступит такая необходимость, примет верное решение.
Руки Саласии дрожали так, что она была вынуждена вцепиться в шкатулку. Оббитые серебром уголки больно впились в холеные ладони, холодностью металла остужая их.
- Да, отец. Я… понимаю. Я…
Она запнулась, но Салазар, за время их разговора постаревший, казалось, еще больше, слегка приподнял руку.
- Иди, - негромко произнес он. - Завтра тебе предстоит слишком долгий и слишком трудный день.
Девушка неловко поднялась, не выпуская из рук шкатулки и цепочки с ключом от нее. Они жгли ей руки, но она сжимала их так крепко, будто от них зависела ее жизнь.
Несколько шагов - и она у себя. Усилием воли заставив себя поставить шкатулку на столик, Саласия повесила ключ себе на шею. Медленно, как во сне стянула с себя платье, нырнула в ночную рубаху. Руки девушки так тряслись, что даже рубашку не могли держать ровно, и потребовалось несколько минут, чтобы черноволосая макушка вынырнула с нужного конца. К горлу подкатывал колючий комок.
Саласию приводил в ужас не то, что отец вручил ей все равно что чашу с ядом - она осознавала свой долг и понимала, что иной альтернативы у нее нет. Такой род, как у нее, должен оставить наследника - и неважно, чего это будет стоить.
Девушка только сейчас осознала, что ее затянувшееся детство действительно закончилось. Что еще сутки - и она больше никогда не вернется в Хогвартс. Возможно, ей еще суждено будет наведаться сюда - но этот замок больше не будет ее домом. Отец, Хогвартс, подруга, учителя - все, что окружало ее почти с самого рождения, что до сего дня составляло смысл ее жизни - все останется позади.
По бледным щекам не стекало ни единой слезинки - Саласия разучилась плакать давно, задолго до начала обучения. Это вышло как-то само по себе, никто ее не принуждал. И сейчас отчаянье, терзающее грудь девушки, не находило выхода. Надо… ей нужно было с кем-нибудь поговорить. Выплеснуть свое отчаянье. Раскрыть душу.
Но не отцу.
Избалованность не лишила Саласию наблюдательности, и даже собственный шок не скрыл от нее, какой ценой дался отцу их разговор. Говорить с ней настолько откровенно о столь болезненных вещах для него было мучительно, он выдавливал из себя слова с таким же трудом, какой потребовался бы ей, чтобы выдавить из себя слезы.
Она просто не имеет права добавить к его боли свою. Отец любил ее - это Саласия знала всегда. А сегодня он, превозмогая свою обычную скрытность, сказал ей это напрямик. И жестокой неблагодарностью было бы с ее стороны вонзить кинжал своего отчаянья в его открывшееся сердце.
Девушка накинула плащ и тихонько выскользнула из своей комнаты. Она пойдет к другому человеку. Ему тоже будет больно - но сердце Годрика Гриффиндора было гораздо сильнее сердца ее отца. Отец сам сказал, что любовь придает Гриффиндору сил, и Саласия, в детской эгоистичности и девичьем отчаянии, решилась отдать свои мучения именно ему.

Какими бы негромкими ни были шаги девушки, ее отец, сидевший в тишине и напряженно вслушивающийся в нее, услышал их. Подземелья, пропитанные его магией, обостряли физические чувства.
Салазар догадывался, куда так торопливо направлялась его дочь. Он ревновал - но у него не было сил остановить Саласию. Слизерин понимал, что девушке нужно утешение, но он уже отдал все, что у него было. Он опустошил свою душу, выплеснув в этот вечер из себя столько чувств, сколько не показывал миру и за всю свою долгую жизнь.
Рассвет застал седого старца все в том же кресле, в компании почти догоревшей свечи. Черные глаза, как и не поддавшиеся на уговоры сна, смотрели в пустоту.

* * *

Хогвартс стремительно удалялся, и вскоре только крыша самой высокой его башни - Астрономической - еще возвышалась над верхушками деревьев. Тишину в карете не нарушал ни один из пассажиров: ни представительный мужчина средних лет, ни худощавая молодая женщина, на груди которой неярко поблескивал тяжелый золотой медальон с выложенной зелеными драгоценными камнями буквой "S". Однако молчание не было напряженным, казалось, эти двое просто погружены в собственные мысли.
Джильбертус Гонт обдумывал дела, которые оставил в Лондоне, и вспоминал людей, с которыми нужно будет увидеться. Он отложил все ради поездки к своему Мастеру, и теперь придется срочно наверстывать упущенное.
Леди Саласия, расставшаяся с фамилией "Слизерин", чуть устало размышляла, что этой ночью все прошло вовсе не так плохо, как она опасалась. В конце концов, отец никогда не ошибался - а значит, и этот его выбор просто обязан был оказаться верным.
Заветная шкатулка была припрятана в багаже - в последующие века она затеряется среди богатств семьи, ее содержимое так больше и не увидит света. Ее помощь не потребуется - менее, чем через год усталая, измученная, но безмерно счастливая Саласия прижмет к груди своего первого крепкого малыша с темным пушком на голове; расчет Салазара Слизерина оправдается и в этом.
Ни муж, ни жена не знали и не думали о том, что среди их потомков будут короли и нищие, гении и безумцы, герои и негодяи. Что века сотрут их имена, смешав их с десятками и сотнями тысяч других имен. Собственно, обоих этих людей куда больше занимало настоящее, влияющее на их жизни, нежели туманное будущее, которое настанет после их смерти.
А пока карета увозила их от замка, скрытого от глаз магглов, в почти полностью маггловский Лондон - город обычных людей и необыкновенных возможностей. На очередном ухабе карету тряхнуло, и Джильбертус, повинуясь наитию, оглянулся: как раз вовремя, чтобы увидеть, как тонет в зелени шпиль Астрономической башни. На какое-то мгновение мысли о делах отошли на задний план, но даже в этот момент Жиль не подумал, что этим утром видел своего Мастера в последний раз. Впереди, казалось, была целая жизнь.